Не шалю, никого не трогаю, починяю примус, и ещё считаю своим долгом предупредить, что кот - древнее и неприкосновенное животное
Меня приятно удивило, что продолжение "Иллюзии" хотят почитать аж 42 человека. Собственно продолжение будет, но приступлю я к нему не раньше первых чисел сентября, ибо я по законам РФ ещё дитё и хожу в школу. А пока выкладываю в утешение пч спешал с рейтингом(это не НЦ, я яой писать не умею) и вот этот арт, который вообще не имеет отношения к делу, но Канда с него меня очаровал **
Бред, бред, бредЕсли вечером, спустившись на первый этаж огромного дома Ноев, пойти не через холл, а, обогнув левую лестницу, ведущую с галереи второго этажа вниз, пройти по неприметному, довольно узкому коридору, окажешься в небольшой комнате с серо-голубыми узорчатыми обоями, белым потолком и полом, покрытым ковром на два тона темнее, чем обои. Мебели тут немного: светлого дерева, обитые голубым бархатом диван и два кресла, стоящие перед столиком со стеклянной крышкой возле камина белого мрамора, такого же светлого дерева книжный шкаф с резьбой по верху и этажерка с резными ножками в углу. А между двух больших окон, не сразу заметная из-за прикрывающей её портьеры в тон тем, что висят на окнах - узкая дверь с изящной золочёной ручкой. Пройдёшь через эту дверь - окажешься в большой стеклянной оранжерее, прямо на гравийной дорожке, которая ведёт мимо даурских рододендронов, азалий и дикой кальмии, мимо амаранта трёхцветного и амаранта хвостатого, мимо роз и маленького прудика с иксией, либертией и фрезией - в центр оранжереи, к фонтану в виде статуи с девушкой, проливающей воду из кувшина. Здесь все устроено в виде круга: круг бортика фонтана переходит в круг гравия, круг гравия - в широкий круг газонной травы, а круг травы плавно растворяется в пышных зарослях оранжерейных растений, так умело посаженных, что взгляд улавливает и красоту отдельного растения, и великолепие общей картины.
Именно сюда, едва дождавшись, когда часовая стрелка лениво проползёт от пятёрки к семи, и прибежал Аллен, в спешке забыв на кухонном столе заготовленные для предстоящего зрелища бутерброды и пирожки. Впрочем, вряд ли он о них вспомнит, когда это начнётся...
Солнце опускалось к горизонту, а небо, словно над ним работал в творческом поиске художник, окрашивалось в самые нежные и одновременно яркие тона, сочетая несочитаемое и превращая обыденное в удивительно прекрасное. А оранжерея менялась вместе с небом: изящные и простоватые, длинные и короткие, пышные и не очень, однотонные или разноцветные - венчики цветов окрашивались в цвет закатного солнца, а по земле тянулись и уходили в вечность причудливые, длинные тени, едва заметно трепещущие на ветру вместе с отбрасывающими их листьями, веточками и соцветиями. Передёрнулась багрянцем вода в прудике, загорелись алым цветы фрезии и вспыхнули кровью бутоны роз, заискрилась солнечными бликами вода, подающая из кувшина в фонтане, засверкали оставшиеся на листве после полива капли, а стекла оранжереи начали пускать солнечных зайчиков, ловя на свою прозрачную гладь уходящие к странно-желтому у земли небу солнечные лучи.
Аллен стоял, затаив дыхание, и смотрел на эту красоту.
Божественную красоту, говорил экзорцист.
Безумную красоту, говорил Ной.
И только сам Аллен молчал, не в силах нарушить торжественную тишину, которую не нарушали даже птицы. Прощальную тишину ведь можно нарушить только плачем или криком "Вернись!", но зачем плакать, если солнце завтра взойдёт, а этот день, как ты его не проси вернуться, уже никогда не повторится?..
А прекрасное зрелище подходило к концу. Блекли краски, солнце ушло за дальние верхушки леса...
-Как недолговечна красота, не правда ли?
Аллен обернулся только из приличия - этот голос он мог узнать когда угодно и где угодно. Тикки.
-Закат вечен, - возразил он. - Солнце существовало задолго до появления человека, и оно всегда восходило и заходило. И так будет, когда человек исчезнет...
-Но тогда уже никто не будет способен оценить красоту заката, - парировал Ной. - И никто из живущих после человека не сможет ощутить его ценности, ведь каждый закат - единственный в своём роде, как, впрочем, и снежинки, и рассветы...
Аллен не стал спорить. Да и зачем? Они оба правы, хотя и говорят о совершенно разных вещах...
Тикки снял пиджак и расстелил его на всё ещё мокрой траве. Когда Ной сел, Аллен подошел и примостился рядом, ощущая под рукой уходящее тепло, провёл по тёмной ткани, едва заметно пахшей табаком. Не дешёвым табаком из сигарет и самокруток, которые имела обыкновение курить Светлая сторона Тикки, а дорогим, в какой-то степени даже приятным табаком сигар, которые легко мог себе позволить Удовольствие Ноя.
-Замёрз? - спросил Тикки, глядя на странно сжавшегося мальчика.
Вместо ответа тот молча прижался к нему, глядя своими большими серыми глазами на поросль напротив.
Почему-то Аллену казалось, что Тикки знает название каждого цветка, каждого куста, каждого деревца, растущего в оранжерее или в саду. А может быть, даже язык цветов... Вот только спрашивать об этом не хотелось, и когда тёплые губы невесомо коснулись его шеки, он не стал отстраняться, отыскивая взглядом, о чем бы спросить, а развернулся и обвил руками шею Ноя, запрокинув голову и подставляя под поцелуи шею.
Тикки долго целовал податливые губы, тонкую шею, худые плечи, с которых ползла оперативно расстёгнутая(Удовольствие Ноя он или кто?) рубашка, медленно вздымавшуюся и опускавшуюся грудь, медленно опуская увлечённого поцелуями мальчика на траву.
Лежать на траве было мокро и щекотно, но Аллен этого не замечал, погруженный в собственные ощущения. Да и как можно замечать что-то, когда тёплые, нежные руки умело избавляют тебя от одежды, а прямо-таки горячие губы тут же покрывают тело то невесомыми, легкими, а то глубокими, оставляющими засосы поцелуями?
...Тикки смотрел на раскинувшегося под ним Аллена и пьянел от одной мысли о том, что это создание, вопреки всем его опасениям, согласно на все его ласки и сейчас, выгибаясь в спине и тяжело дыша, неумело пытается двигаться в такт вошедших в него пальцев.
У Аллена от сладкой истомы кружилась голова, а на подсознательном уровне хотелось большего. Поначалу отвечая Тикки из любопытства, теперь он уже не хотел и не мог прервать то, чем они занимались, как бы это не называлось и какими бы ужасами не каралось. И когда Тикки убрал пальцы и вошел в него, он лишь закусил губу, боясь показать, что ему, вообще-то, больно - вдруг это закончится? Но ничего не закончилось, и только к странному чувству заполненности прибавилось ощущение движения, и это с каждым толчком становилось все приятнее, напрочь вышибая из головы все мысли... Кроме одной: истинная красота вечна в своей недолговечности. Об этом он и скажет Тикки, когда на смену удовольствию от движения придёт удовольствие от его завершения, а пока...
Бред, бред, бредЕсли вечером, спустившись на первый этаж огромного дома Ноев, пойти не через холл, а, обогнув левую лестницу, ведущую с галереи второго этажа вниз, пройти по неприметному, довольно узкому коридору, окажешься в небольшой комнате с серо-голубыми узорчатыми обоями, белым потолком и полом, покрытым ковром на два тона темнее, чем обои. Мебели тут немного: светлого дерева, обитые голубым бархатом диван и два кресла, стоящие перед столиком со стеклянной крышкой возле камина белого мрамора, такого же светлого дерева книжный шкаф с резьбой по верху и этажерка с резными ножками в углу. А между двух больших окон, не сразу заметная из-за прикрывающей её портьеры в тон тем, что висят на окнах - узкая дверь с изящной золочёной ручкой. Пройдёшь через эту дверь - окажешься в большой стеклянной оранжерее, прямо на гравийной дорожке, которая ведёт мимо даурских рододендронов, азалий и дикой кальмии, мимо амаранта трёхцветного и амаранта хвостатого, мимо роз и маленького прудика с иксией, либертией и фрезией - в центр оранжереи, к фонтану в виде статуи с девушкой, проливающей воду из кувшина. Здесь все устроено в виде круга: круг бортика фонтана переходит в круг гравия, круг гравия - в широкий круг газонной травы, а круг травы плавно растворяется в пышных зарослях оранжерейных растений, так умело посаженных, что взгляд улавливает и красоту отдельного растения, и великолепие общей картины.
Именно сюда, едва дождавшись, когда часовая стрелка лениво проползёт от пятёрки к семи, и прибежал Аллен, в спешке забыв на кухонном столе заготовленные для предстоящего зрелища бутерброды и пирожки. Впрочем, вряд ли он о них вспомнит, когда это начнётся...
Солнце опускалось к горизонту, а небо, словно над ним работал в творческом поиске художник, окрашивалось в самые нежные и одновременно яркие тона, сочетая несочитаемое и превращая обыденное в удивительно прекрасное. А оранжерея менялась вместе с небом: изящные и простоватые, длинные и короткие, пышные и не очень, однотонные или разноцветные - венчики цветов окрашивались в цвет закатного солнца, а по земле тянулись и уходили в вечность причудливые, длинные тени, едва заметно трепещущие на ветру вместе с отбрасывающими их листьями, веточками и соцветиями. Передёрнулась багрянцем вода в прудике, загорелись алым цветы фрезии и вспыхнули кровью бутоны роз, заискрилась солнечными бликами вода, подающая из кувшина в фонтане, засверкали оставшиеся на листве после полива капли, а стекла оранжереи начали пускать солнечных зайчиков, ловя на свою прозрачную гладь уходящие к странно-желтому у земли небу солнечные лучи.
Аллен стоял, затаив дыхание, и смотрел на эту красоту.
Божественную красоту, говорил экзорцист.
Безумную красоту, говорил Ной.
И только сам Аллен молчал, не в силах нарушить торжественную тишину, которую не нарушали даже птицы. Прощальную тишину ведь можно нарушить только плачем или криком "Вернись!", но зачем плакать, если солнце завтра взойдёт, а этот день, как ты его не проси вернуться, уже никогда не повторится?..
А прекрасное зрелище подходило к концу. Блекли краски, солнце ушло за дальние верхушки леса...
-Как недолговечна красота, не правда ли?
Аллен обернулся только из приличия - этот голос он мог узнать когда угодно и где угодно. Тикки.
-Закат вечен, - возразил он. - Солнце существовало задолго до появления человека, и оно всегда восходило и заходило. И так будет, когда человек исчезнет...
-Но тогда уже никто не будет способен оценить красоту заката, - парировал Ной. - И никто из живущих после человека не сможет ощутить его ценности, ведь каждый закат - единственный в своём роде, как, впрочем, и снежинки, и рассветы...
Аллен не стал спорить. Да и зачем? Они оба правы, хотя и говорят о совершенно разных вещах...
Тикки снял пиджак и расстелил его на всё ещё мокрой траве. Когда Ной сел, Аллен подошел и примостился рядом, ощущая под рукой уходящее тепло, провёл по тёмной ткани, едва заметно пахшей табаком. Не дешёвым табаком из сигарет и самокруток, которые имела обыкновение курить Светлая сторона Тикки, а дорогим, в какой-то степени даже приятным табаком сигар, которые легко мог себе позволить Удовольствие Ноя.
-Замёрз? - спросил Тикки, глядя на странно сжавшегося мальчика.
Вместо ответа тот молча прижался к нему, глядя своими большими серыми глазами на поросль напротив.
Почему-то Аллену казалось, что Тикки знает название каждого цветка, каждого куста, каждого деревца, растущего в оранжерее или в саду. А может быть, даже язык цветов... Вот только спрашивать об этом не хотелось, и когда тёплые губы невесомо коснулись его шеки, он не стал отстраняться, отыскивая взглядом, о чем бы спросить, а развернулся и обвил руками шею Ноя, запрокинув голову и подставляя под поцелуи шею.
Тикки долго целовал податливые губы, тонкую шею, худые плечи, с которых ползла оперативно расстёгнутая(Удовольствие Ноя он или кто?) рубашка, медленно вздымавшуюся и опускавшуюся грудь, медленно опуская увлечённого поцелуями мальчика на траву.
Лежать на траве было мокро и щекотно, но Аллен этого не замечал, погруженный в собственные ощущения. Да и как можно замечать что-то, когда тёплые, нежные руки умело избавляют тебя от одежды, а прямо-таки горячие губы тут же покрывают тело то невесомыми, легкими, а то глубокими, оставляющими засосы поцелуями?
...Тикки смотрел на раскинувшегося под ним Аллена и пьянел от одной мысли о том, что это создание, вопреки всем его опасениям, согласно на все его ласки и сейчас, выгибаясь в спине и тяжело дыша, неумело пытается двигаться в такт вошедших в него пальцев.
У Аллена от сладкой истомы кружилась голова, а на подсознательном уровне хотелось большего. Поначалу отвечая Тикки из любопытства, теперь он уже не хотел и не мог прервать то, чем они занимались, как бы это не называлось и какими бы ужасами не каралось. И когда Тикки убрал пальцы и вошел в него, он лишь закусил губу, боясь показать, что ему, вообще-то, больно - вдруг это закончится? Но ничего не закончилось, и только к странному чувству заполненности прибавилось ощущение движения, и это с каждым толчком становилось все приятнее, напрочь вышибая из головы все мысли... Кроме одной: истинная красота вечна в своей недолговечности. Об этом он и скажет Тикки, когда на смену удовольствию от движения придёт удовольствие от его завершения, а пока...
@темы: D.Gray-man, Арт, Майнобрэдо
-
-
28.08.2010 в 17:33Даурский рододендрон
Азалия
Кальмия дикая
Амарант хвостатый
Амарант трёхцветный
Иксия
Либертия
Фрезия:
-
-
29.08.2010 в 21:05-
-
30.08.2010 в 11:22А Тикки с сигарой... Ну, как по мне, это придаёт ему какой-то...ну, шарм что ли)
-
-
02.12.2010 в 18:52-
-
17.08.2011 в 23:30-
-
18.08.2011 в 10:10Фик заморожен. Увы, у меня пропало на него вдохновение(
Впрочем, кто знает, у меня иногда бывают прозрения)
-
-
18.08.2011 в 11:22-
-
18.08.2011 в 11:45