étrange
ЧитатьЗима…
Зима с недавних пор стала вечным его спутником: она, высоко подбрасывая вверх тонкие ножки в звенящих хрусталем ледяных туфлях, в едином с холодным северным ветром танце проносится по пустующим улицам, и её тихий смех застывает на окнах дивными узорами. Она, хмельная от пузырьков шампанского и праздничных фейерверков, скачет по крышам наперегонки с лунными бликами, цепляется длинными полами за выступы и антенны, отчего её белоснежная мантия, мечта всех королев, рвётся и осыпается на землю пушинками снежинок. А она, праздно улыбаясь, накидывает на худые плечики новую и пускается в пляс со звёздами, и от этого у живущих на земле кружит голову от радости…
Эта зима, вечно юная девица с длинными, всегда растрепанными волосами и сияющими, как танцующие с ней звезды, глазами, порой задевает его случайно своими тонкими пальчиками, и тогда он, как и все остальные люди, улыбается, глядя на кружащие в воздухе искорки снежинок. Он даже отвечает какими-нибудь теплыми словами на поздравления совершенно незнакомых ему людей, желает им счастья и успехов, хотя видит их в первые… А потом долго стоит, осыпаемый снегом, поздравительными выкриками и грохотом салюта, пытаясь понять, зачем же он вышел на улицу. И зачем позволил соприкоснуться этой праздной, внешней зиме с зимой внутренней?..
Ведь та, внутренняя зима, подобных встреч не выносит. Она вообще не любит большие – больше одного человека – компании, хотя, по его скромному мнению, стоит их. Но кому интересно его мнение в бешеном круговороте жизни, в котором он, рискуя захлебнуться, оказывается всякий раз, стоит ему выйти из дома? Уж точно не печальной зиме, поселившейся у него в душе, рядом с источающим драгоценное тепло сердцем.
А он и не навязывается: ему приятно и немного грустно, когда она садится рядом с ним, за спиной, и будто бы нерешительно обнимает болезненно-сухими, прохладными руками за плечи. Они могут сидеть так очень долго: она – беззвучно напевая давно забытые слова ей же придуманной песни, он – бездумно глядя, как за окном пляшет с ветром ему одному видимая и слышимая зима. Ведь исход, какую бы не играла с ним жизнь партию, будет один: когда-нибудь две его зимы объединятся, и он тоже будет танцевать со звёздами под мелодию на давно забытую, ими же придуманную песню…
tristesse
Почти что продолжениеМарт явился в заметенный снегом город внезапно и нежданно – и сам удивился тому, что вместо яркого солнечного света, радостного щебета птиц и робко нарождающихся на деревьях почках, что, отогревшись, развернутся нежной молодой листвой, его встречает легкомысленная девица в коротеньком серебристом платье и длинной, волочащейся по земле снежной мантии, чудом не сваливающейся с худых плеч.
Она – зима – и не думает никуда уходить, и лишь заливисто смеется, высоко запрокидывая голову и сутуля плечики, когда он напоминает, что её время кончилось.
«Нет», - будто бы отвечает она, - «ничего ещё не кончилось! Посмотри, глупое первое дитя весны, посмотри внимательно! Разве время мне уходить? Разве не кончилась ли ещё та пора, что отмерена мне была с начала начал? Нет, нет, нет… Ничего ещё не кончилось! Ещё кружат в хороводе звезды, ещё длится танец мой, ещё есть ни разу не надетые мантии, ещё звучит мелодия, что зовет в пляс!..»
И она танцует. Лихо так, что задевает руками оконные стекла, и те зябко кутаются в морозный узор; беззаботно, в едином, почти истеричном порыве разрывая драгоценные мантии одну за одной о бесконечные антенны, выступы, вывески, перила и указатели – так, что вдохновленный её страстью ветер, оттолкнув растерявшийся март в сторону, свистит в каждой щели и под каждым окном: «Ничего ещё не кончилось! Ничего не кончилось! Ни-че-го!..»
И лишь в одно окно не пробивается его леденящий пиратский свист – в то, что аккуратно и заботливо проклеили две пары рук: одна – теплых, привычных к бытовым трудностям рук человека, а вторая – рук зимы. Его внутренней зимы, что сидит сейчас под подоконником, обхватив колени дрожащими руками, и беззвучно и бесслезно плачет, прощаясь с полубезумной, неутомимой сестрой – смешливой королевой заснеженных улиц, легкомысленной повелительницей трескучих морозов и ледяных ветров, главной танцовщицей на балу у северных звезд и просто – Зимой, которую вот-вот, совсем скоро, натянув тетиву ослепительного солнечного луча, сразит стрелой первого весеннего жара незаметно подкравшаяся по корке наста хищно прищурившая зелёные глаза Весна, от которой Зиму не спасет никто, даже её милый, добрый, печально-задумчивый человек, что сидит сейчас, прижавшись спиной к батарее, и отчаянно пытается вспомнить что-то важное, ускользнувшее от него на исходе последнего зимнего дня.
Он хмурит тонкие брови, беззвучно шепчет что-то, сжимая кулаки, но попытки его безуспешны. Так безуспешны, что она, устав ждать, сызнова начинает оплакивать сестру, а он… он все сидит, глядя в бесконечную пустоту перед собой, но уже менее потеряно и более отчаянно: он не помнит. Не помнит ни слова из давно забытой ими песни.